Наследница - Страница 1

К оглавлению

1

На песке дворика, окруженного белыми стенами, под тенью единственного дерева лежал на носилках лейтенант Алексей Клинов. Ему была видна пробитая снарядом стена двухэтажного дома, блеклое от зноя небо и пыльный песок.

У него не было сил повернуть голову, и он даже не знал, под каким деревом он лежит.

Когда боль ненадолго утихала, Клинов начинал думать о том, что он, наверно, так никогда и не узнает, под каким деревом он лежит, такой он теперь беспомощный: обе руки у него перебиты осколками, и левая нога тоже перебита. Ему было ясно, что он умрет, и вопрос был только в том, долго ли еще он будет мучиться.

Его сюда на рассвете принесли санитары и ушли искать воды, но потом они, вероятно, были ранены или убиты, потому что никто к нему не возвращался. Тогда еще бой шел на улицах городка, но теперь весь городок в руках у врага. Шума боя не было слышно; только порой где-то далеко, словно в ином мире, глухо гремела артиллерия.

Тень дерева укоротилась, отошла от Клинова, и теперь он лежал на самом солнцепеке, и маленькие мухи ползали по его ногам.

Когда он погружался в забытье, он видел себя со стороны. Он снился самому себе лежащим на маленьком белом дворе, под беспощадным солнцем, в обезлюдевшем городке, где он должен умереть.

Потом он просыпался и видел песок, и белую стену, пробитую снарядом, и блеклое от зноя небо, и пыльный песок дворика.

И все же смерть не казалась ему страшной. Все страшное было позади. Но умирать было очень больно и нестерпимо грустно.

Снова нахлынул бред.

Где-то далеко шли по прозрачной реке белые пароходы, листья ландышей отряхали ночную росу, дефилировали шеренги мороженщиков, а он стоял под кленом в парке, и веселый ливень хлестал по листьям, сгибая ветки.

Все нарастал ливень. Уже не капли, а толстые, круглые струи воды, как хрустальные балки, упирались в землю, и он тянулся к ним ртом, но никак не мог дотянуться. И тогда он очнулся от боли и – продолжением бреда – увидел, что перед ним стоит маленькая девочка в зеленом платье и смотрит на него удивленно и испуганно.

У нее были большие серые глаза, а в светлых волосах была синяя лента. Такую девочку он видел когда-то на огромном рекламном щите, прибитом на брандмауэре дома в том городе, где он жил до войны. Эта реклама была прибита над сквером, и под улыбающейся девочкой было написано большими буквами: «Ешьте яблочное пюре».

– Я давно с вами разговариваю, а вы меня не слушаете, – сказала она. – Мне очень страшно одной, а вы все говорите с кем-то. С кем это вы говорите?

– Ни с кем, – тихо сказал ей Клинов, – это у меня бред, я ранен. Принеси мне воды, я пить хочу.

– У нас только сырая осталась, сырую пить нельзя.

– Ничего, мне можно. Неси скорее, девочка. А под каком деревом я лежу?

– Не знаю. Мама мне говорила, какое это дерево, да я забыла.

Она ушла куда-то и долго не приходила, и Клинов снова подумал, что это был бред. Но девочка вернулась с большим эмалированным чайником и сказала:

– Чашки все разбились от снаряда, а вы пейте из носика, только она сырая.

– Тебе уж и поить меня придется, – сказал Клинов, – видишь, с руками-то у меня что!

Девочка наклонилась над ним и стала поить его из чайника. Пил он долго. Когда он закрывал рот, чтобы отдышаться, струя воды лилась на лицо, на шею, стекала за шиворот. Это было приятно.

– Ну, спасибо, хватит, – промолвил Клинов. – Теперь иди, прячься куда-нибудь, а то еще немцы сюда зайдут.

– Я боюсь одна, я лучше с вами здесь буду. В городе никого нет, и в доме тоже никого, а на маму стена упала, когда снаряд попал. Я буду с вами сидеть.

– Плохо твое дело, – сказал Клинов. – Все это плохо очень. И я для тебя ничего сделать не могу.

– А вы ничего и не делайте, только не уходите, – сказала она.

– Да уж никуда теперь не уйду, не бойся. А как тебя зовут-то?

– Люся.

– Ну так вот что, Люся. Сходи закрой ворота. А то немцы, если будут проходить мимо, так сразу же зайдут сюда. И еще принеси мне что-нибудь под голову, совсем голова затекла.

Потом снова у него начался бред. Он шел по мосту, а под ним глухо и влажно гудела вода, и он перегнулся через перила и увидел внизу себя – лежит на пыльном песке дворика в безлюдном городке, и слепое жестокое солнце бьет в него негнущимися лучами, а на стене прибит рекламный щит, и девочка в зеленом платье говорит ему со стены: «Ешьте яблочное пюре, мне одной страшно». Он очнулся.

Все почти так и было. Он лежал, было больно и жарко, и девочка сидела возле него на притащенном откуда-то стуле.

– Вы опять что-то говорили, – сказала она. – Все говорили и говорили.

– Это я сон видел, – сказал Клинов. – Ты не обращай внимания. Сиди и не бойся.

– А я раз во сне лягушку видела, и ни капельки не страшно.

– Это ты молодец, лягушек и не надо бояться. Ты вынь у меня из гимнастерки документы. Читать умеешь?

– Нет, я еще не совсем умею. – Она присела около него на корточки и стала вытаскивать документы из кармана его гимнастерки.

– А это что за девочка, на меня похожа очень? – спросила она, увидав среди документов фотографию.

– Это моя дочка, она умерла.

– А где она живет?

– Нигде, она же умерла. Ты все эти документы заверни в бумажку и спрячь где-нибудь, а когда наши придут – отдай. Только немцам не отдавай и ничего не говори. И еще часы сними с руки, я их тебе дарю на память. Ты у меня теперь вроде как наследница.

– Спасибо, дяденька. Ты только не уходи, а то мне страшно будет.

– Ну куда я уйду! Никуда не уйду, здесь и останусь.

Теперь он чувствовал, как смерть входит в него.

Ни в руках, ни в ногах уже не было боли, они постепенно немели. Алексей Клинов чувствовал, что пожелай он умереть – и он умрет сейчас же, умрет без боли и судорог. Его клонило к смерти, как ко сну. Но теперь он боролся со смертью, как человек, занятый важным делом, борется со сном. Ему страшно было оставить эту девочку одну.

1